Dzień Zwycięstwa - wielbicielom szumnego świętowania Pobiedy 1945

W opracowaniu statystycznym „Rosja i ZSRR w wojnach XX wieku. Straty sił zbrojnych” podane jest, że w czasie wojny zdemobilizowano z powodu ran, chorób, wieku 3’798’200 ludzi, z czego 2’576’000 inwalidów. Wśród nich – 450 tys. jednorękich lub jednonogich.

Starszych czytelników, tych bardziej starszych, prawie „dinozaurów”, proszę przypomnieć sobie – w końcu lat 40-tych na ulicach było wielu inwalidów. Skutek niedawno zakończonej wojny.

Frontowcy.

Bezręcy, bez nóg, o kulach, z protezami, a i na własnoręcznie skleconych wózkach, choć i wózkami te konstrukcje trudno nazwać – po prostu deski na kółeczkach, na deskach siedział beznożny inwalida i odpychał się od ziemi takimi „żelazkami”. Tak poruszał się. Inwalidzi byli krzykliwi, nerwowi, rozdrażnieni, nie zawsze trzeźwi i nie zawsze czysto odziani. Kto ma prawo ich osądzać?

    Żyli ci zwycięzcy ciężko i demonstracyjnie nosili na swym przetartych marynarkach bojowe ordery. Ogólnie nie ozdabiali oni sobą miast, ani nie demonstrowali troski kompartii i rządu o weteranów. A jeszcze śpiewali, prosili o jałmużnę, żebrali w pociągach i na rynkach. A to wszystko mogło porodzić w głowach niepraworządne myśli („myślozbrodnie” – od tłum.) o wdzięczności sowieckiego narodu swoim obrońcom – jeśli by ktoś o tym pomyślał. A najważniejsze – oni niczego się nie bali. (Nie mieli nic do stracenia. Tak im się wydawało. Okazało się, że byli w błędzie – od tłum.)

 

                                                             

 

Było ich setki tysięcy – ofiary tej strasznej wojny, młodzi chłopcy, okaleczeni, stali się odpadkami bez przyszłości. Takie skutki przynosi każda wojna, a cóż mówić o Drugiej światowej…

I nagle oni zniknęli

Zabrano ich w ciągu jednej nocy – załadowano do wagonów i wywieziono do „domów-internatów typu zamkniętego specjalnego rygoru”. Nocą, tajnie – aby nie było szumu. Brutalnie – niektórzy rzucali się na tory, ale co mogli począć przeciwko młodym i zdrowym (milicjantom – tłum.)? Wywieziono ich. Aby nie obrażali swoim wyglądem poglądów mieszkańców miast i turystów. Aby nie przypominali o długu wobec nich, którzy uratowali nas wszystkich.

    „Żyjący w nędzy odmawiają skierowania ich do domów inwalidów, samowolnie opuszczają je i kontynuują żebractwo. Proponuję przekształcić domy inwalidów i starców w ośrodki typu zamkniętego ze specjalnym rygorem.”

Dokument nr 06778. Raport ministra spraw wewnętrznych Krugłowa 20.02.1954

 

    Według zamierzeń twórców zarządzenia przesiedlenia do internatów miały dotyczyć tylko inwalidów samotnych, bez rodzin, ale w praktyce nikt się tym nie przejmował – brano wszystkich, kogo popadło, i ci, którzy mieli rodziny, nawet nie mogli przekazać wiadomości o swoim losie. Zabrano im dowody osobiste i książeczki wojskowe. Zniknęli i wszystko.

(Przypomina się początek rozdziału VII „Mistrza i Małgorzaty” M.A. Bułhakowa o tajemniczych zniknięciach z lat przedwojennych – widać po wojnie w Kraju Stalin zjawiska te się ostały – tłum.)

     I żyli tam inwalidzi – jeśli to można nazwać życiem. Bardziej wegetacją w jakimś Hadesie, po drugiej stronie Styksu i Lety - rzeki zapomnienia. Tam byli weterani staliningradzkiej bitwy, żywcem pochowani, ale żyjący, lotnicy i czołgiści. Ciągle idący w bój, w ogniowe piekło – za nas i za was. I dostali nagrody – ordery i … internat więziennego typu, skąd nie było wyjścia. A przecież to było młodzi chłopcy, oni chcieli żyć!

W tych internatach żyli oni jak więźniowie, nie mogli ich opuścić. Taki ośrodek istniał np. na wyspie Wałaam. Ośrodki były w zarządzaniu MSW. Jasne, jakie było w nich życie. Nawet to ubogie zaopatrzenie, które im wydzielono, było prawie w całości rozkradane (no bo jak się mogli poskarżyć? Komu? ). Nie mieli nawet naczyń i jedli oni z półlitrowych puszek po konserwach. Łączności z zewnętrznym światem nie było. Ukryto ich jak najdalej z pola widzenia.

„Kategorycznie zakazane było przyprowadzać do takich ośrodków grup, a nawet pokazywanie do nich drogo. Za to karano wyrzuceniem z pracy, a nawet problemami z KGB. Ale wszystko jedno, znajdowali się tacy, którzy przedzierali się i docierali do tych internatów. Pojedynczo lub po trzy-cztery osoby. Trzeba było widzieć potem zszokowane twarze tych ludzi. Szczególnie strasznie wyglądały starsze kobiety, które straciły mężów na wojnie, dostawszy informację, że „poległy zaginął bez wieści”. Niektóre z nich dokonywały najprawdziwszych pielgrzymek po takich ośrodkach. Próbowały odnaleźć swoich mężów, synów, braci” (Jewgienij Kuzniecow „Wałaamski zeszyt”)

Bezrękich-beznogich inwalidów wynosili niekiedy na dwór i podwieszali do drzew – to był spacer. Zdarzało się, że zapominano zabrać ich z powrotem na noc, i oni zamarzali…

                                            "Nieznany" (autor Genadij Dobrow)

 

„Choć pierwszy kontyngent inwalidów przywieziono jeszcze w 1950 roku, to elektryczność, do miejsca, gdzie oni żyli, przeciągnięto dopiero w 1952 r. Światła nie było, pomieszczenia nie były ogrzewane i większość z nich umarła w ciągu dwóch pierwszych zim. Latem „samowary” lub „walizki” (tak ich nazywano) byli podwieszani, czasem po dwóch, w koszykach na drzewach. Bywały przypadki, że na noc zapominali ich zabierać… a noce w Karelii nawet latem bywają zimne…” ( Arkady Bejnienson „Zapomnieni i podwieszeni”

… Co działo się w duszach młodych ludzi, zwycięzców faszyzmu, którym Ojczyzna tak pięknie podziękowała? Czyż nie żałował każden z nich wiele razy, że nie poległ w walce?

A kiedy umierali – od wojennych ran, czy od tęsknoty, chowano ich bez grobu. Nie ma ich grobów i nie ma ich imion. Po prostu przepadli w ziemi. O Wałaam choć coś wiemy (pisał o nim Aleksander Sołżenicyn – tłum.), są portrety, wspomnienia, a przecież były i inne takie internaty – po tamtych nic nie zostało.

Czy wspominają ich obwiązani georgijewskimi wstążkami „patrioty” podczas krzykliwego świętowania Zwycięstwa?

   Niedawno poszły słuchy, nie wiem na ile prawdziwe, że jest pomysł, aby staruszków-emerytów wywieźć z dużych miast „na przyrodę”. Do specjalnych pensjonatów, ponieważ w miastach im ciężko, głośno i duszno, a na przyrodzie będzie „choroszo”. A i ile mieszkań tym się zyska!

   Nietrudno zrozumieć, że ta dobra z gruntu idea jest tak samo nieludzką jak wywóz wojennych inwalidów do wałaamskiego koncłagru. Że nikt ich o zdanie nie zapyta, a jaki będzie zysk – wystarczy przypomnieć kilka głośnych skandali z domami staruszków w Jammie i w drugich „dziurach”, gdzie emerytów dosłownie wywalali na bruk. Miejmy nadzieję, że pomysł nie przejdzie. Ale … jeśli pomyśleć – ci, których „ojcowie miast” bardzo chcą wywieźć precz z pożądanych mieszkań, w latach 40-tych i 50-tych byli w rozkwicie młodości. To oni wywozili frontowców-„samowary” na Wałaam. A kto nie wywoził sam – ten milczał i nie pytał : A gdzie są oni? Gdzie w jednym czasie podziali się wszyscy beznożni z miast? Nie interesowali się, nie protestowali, oczyścili miasta z narzucających się i nieprzyjemnych inwalidów i super. No i ich kolej przyszła, a czego oczekiwali?

            

      „Czytelniku! Drogi mój czytelniku! Czy możesz zrozumieć dziś ze mną miarę bezgranicznej rozpaczy nieprzebranego nieszczęścia, które ogarniało tych ludzi, kiedy oni trafiali na tą ziemię. W więzieniu, w strasznym obozie GUŁAG-u zawsze więzień miał nadzieję wyjścia z niego, na wolność, do innego, mniej gorzkiego życia. Stąd wyjścia nie było. Stąd można było trafić tylko do grobu, jak skazany na śmierć. Więc wyobraź sobie jakie życie płynęło w tych ścianach.

Widziałem to wszystko z bliska wiele lat. A opisać to jest niewyobrażalnie trudno. Szczególnie, kiedy przede mną pojawiają się ich twarze, oczy, ręce, i uśmiechy, uśmiechy niemożliwe do opisania, uśmiechy stworzeń, jakby czymś na wiek strasznie zbrukanych, jakby błagających za coś przebaczenia. Nie, to nie jest możliwe do opisania. Niemożliwe, pewnie i dlatego, bo przy wspomnieniu o tym wszystkim po prostu staje serce, oddech, a w myślach zaczyna szumieć niemożliwy kołowrotek pomieszanych myśli, aż do bólu!” (Jewgienij Kuzniecow „Wałaamski zeszyt”)

 

K.J.Starochamska

http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-46880/

Tłumaczenie Witek

 

Куда девались фронтовики-инвалиды? К размышлению любителям шумно попраздновать

В статистическом исследовании «Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил» значится, что во время войны демобилизовано по ранению, болезни, возрасту 3.798.200 человек, из них инвалидов 2.576.000 человек. И среди них 450.000 одноруких или одноногих.

Читатели постарше – ну очень постарше, такие уже почти динозавры – если покопаются в памяти, вспомнят, что в конце 40-х годов на улицах было много инвалидов. Наследие недавней войны...

Фронтовики

Безрукие, безногие, на костылях, с протезами, а то и вовсе на самодельных тележках – впрочем, это и тележкой трудно было назвать, просто доски на колесиках, на досках сидел безногий инвалид и отталкивался от земли такими «утюжками». Так и двигался. Инвалиды были крикливы, раздражительны, не всегда трезвы, и не всегда чисто одеты... Кто их осудит?

Жили победители тяжело и демонстративно носили на потертых пиджаках боевые ордена. В общем, не красили они собой ни города, ни заботу партии и правительства об инвалидах не демонстрировали. А еще они пели и побирались, просили милостыню по вагонам и рынкам. И это могло бы породить в головах некие крамольные мысли о благодарности советского народа своим защитникам – если бы кто-то об этом задумывался. А самое главное – они никого и ничего не боялись...

Их были сотни тысяч – жертв этой страшной войны, молодых парней, искалеченных и ставших обрубками без будущего. Такое наследие оставляла после себя любая война – а что уж говорить про Вторую мировую...

 

«Ранен при защите СССР». Александр Подосенов (худ. Геннадий Добров)

И вдруг они исчезли...

Их собрали за одну ночь – погрузили в вагоны и вывезли в «дома-интернаты закрытого типа с особым режимом». Ночью, тайком – чтобы не было шуму. Насильно – некоторые бросались на рельсы, но куда им было против молодых и здоровых? Вывезли. Чтобы не оскорбляли своим видом взоры горожан и туристов. Чтобы не напоминали о долге перед ними, спасшими всех нас.

«...нищенствующие отказываются от направления их в дома инвалидов… самовольно оставляют их и продолжают нищенствовать. Предлагаю преобразовать дома инвалидов и престарелых в дома закрытого типа с особым режимом». Документ № 06778. Доклад Министра МВД Круглова 20 февраля 1954 года.

По замыслу благодетелей переселить в интернаты полагалось только одиноких, но на деле никто особо не разбирался – брали всех, кого попало, и те, у кого была семья, даже не смогли передать о себе весточку! У них отобрали паспорта и военные билеты. Исчезли, и все.

Вот там они и жили – если это можно назвать жизнью. Скорее, существование в каком-то Аиде, с другой стороны Стикса и Леты – реки забвения. Там были ветераны Сталинградской битвы, заживо похороненные и выжившие, летчики и танкисты... Снова и снова ходившие в бой, в огненный ад – за нас с вами. И получили награду – ордена и... интернат тюремного типа, откуда не было выхода. А ведь они были молодые парни, им хотелось жить!

По сути дела, в этих интернатах они были на положении заключенных. Им нельзя было оттуда уехать. Такое заведение существовало, например, на острове Валаам.

Интернаты находились в ведении МВД. Понятно, что там была за жизнь. Даже то скудное содержание, которое на них выделялось, разворовывали почти полностью. У них не было даже посуды, и они ели из полулитровых банок. Связи с внешним миром тоже не было. Спрятали их с глаз долой подальше...

«...Категорически воспрещалось не только водить туда группы, но даже и указывать дорогу. За это строжайше карали изгнанием с работы и даже разборками в КГБ. И все-таки кто-то прорывался и все равно ходил туда. Но, разумеется, поодиночке или группочками по три-четыре человека. Надо было видеть потом опрокинутые лица этих людей, их шок от увиденного. Особенно страшно было встретить женщин в возрасте, потерявших мужей на фронте, да еще получивших не похоронку, а извещение «пропал без вести». Ведь некоторые из них свершали самые настоящие паломничества по таким заведениям. Пытаясь отыскать своих мужей, сыновей, братьев». (Евгений Кузнецов «Валаамская тетрадь»).

Безруких-безногих инвалидов выносили иногда во двор и подвешивали к деревьям – это была прогулка. Случалось, и забывали забрать на ночь, и они замерзали...

                                 «Неизвестный» (Худ. Геннадий Добров)

 

    «Несмотря на то, что первый контингент был завезен еще в 1950-м году, электричество протянули в то место, где они жили, только в 1952-м. Света не было, помещения не отапливались, и большинство из тех самых «сотен» как раз и умерло в первые два года. Летом же «самовары» или «чемоданы» (так назывались инвалиды без рук и без ног) на весь день подвешивались, иногда по двое, в корзинках на деревья. Бывали случаи, что на ночь забывали снимать…, а ночи в Карелии даже летом холодные…» («Забыты и подвешены», Аркадий Бейненсон).

…Что творилось в душе у молодых людей, победителей фашизма, которых Родина так отблагодарила? Не пожалел ли каждый из них много раз, что не погиб в бою?

А когда они умирали – от последствий ли войны, или от тоски, их даже хоронили без могил. Нет могил, и нет их имен. Просто ушли в землю. Про Валаам хоть что-то известно, есть портреты, отдельные воспоминания, а ведь были и другие такие интернаты – от тех вообще ничего не осталось.

Вспоминают ли о них обвязанные георгиевскими лентами «патриоты» во время крикливого празднования Победы?

Недавно прошел слух (не знаю, насколько верный, пока только слух), что есть мнение: стариков-пенсионеров надо вывезти из больших городов «на природу». В специальные пансионаты, потому что в городах им трудно, шумно и душно, а на природе будет хорошо. Да и квартир сколько освободится!

Нетрудно понять, что эта светлая идея по сути – такая же людоедская, как вывоз фронтовиков в валаамский концлагерь. Что никто их желания не спросит, а уж какой там будет уход – достаточно вспомнить несколько громких скандалов по поводу домов престарелых в Ямме и других захолустьях, где стариков буквально сживали со свету. Остается только надеяться, что идея не осуществится.

Но... если подумать: те, кого «отцам городов» очень хотелось бы вывезти с глаз долой из дефицитного жилья – они в конце 40-х, начале 50-х годов были в самом расцвете молодости. Это они вывозили фронтовиков-«самоваров» на Валаам. А кто не вывозил сам – тот молчал и не спросил: а где они? Куда в одночасье девались все безногие из городов? Не интересовались, не возражали, освободили город от надоедливых и неприятных инвалидов, и ладно.

Ну вот и их черед пришел... А чего следовало ожидать?

     «Читатель! Любезный мой читатель! Понять ли нам с Вами сегодня меру беспредельного отчаяния горя неодолимого, которое охватывало этих людей в то мгновение, когда они ступали на землю сию. В тюрьме, в страшном гулаговском лагере всегда у заключенного теплится надежда выйти оттуда, обрести свободу, иную, менее горькую жизнь. Отсюда же исхода не было. Отсюда только в могилу, как приговоренному к смерти. Ну, и представьте себе, что за жизнь потекла в этих стенах.

Видел я все это вблизи много лет подряд. А вот описать трудно. Особенно, когда перед мысленным взором моим возникают их лица, глаза, руки, их неописуемые улыбки, улыбки существ, как бы в чем-то навек провинившихся, как бы просящих за что-то прощения. Нет, это невозможно описать. Невозможно, наверно, еще и потому, что при воспоминании обо всем этом просто останавливается сердце, перехватывает дыхание и в мыслях возникает невозможная путаница, какой-то сгусток боли! Простите...» («Вааламская тетрадь», Евгений Кузнецов)

К. Ю. Старохамская  shkolazhizni.ru/archive/0/n-46880

Война и победа, правда и ложь   Георгий Мирский историк, заслуженный деятель РФ

      Что я могу сказать о войне и Победе? Все уже написано, рассказано. Но при этом столько наворочено фальсификаций и искажений, что возникает желание, пока еще жив, дать хоть в ничтожном масштабе правдивую картину. И прежде всего – опрокинуть двойную ложь, вырастающую с угрожающей быстротой год за годом: с одной стороны получается, что сталинское руководство подготовило страну к войне, перед нападением Гитлера успело резко поднять обороноспособность СССР, а с другой стороны – якобы из-за внезапности нападения многое было сразу же потеряно. У врага оказалось огромное превосходство, чуть ли не задавили нас немцы лавиной танков и самолетов.

И то и другое неверно. Мой тезис таков: страна была к войне не подготовлена вследствие порочной и, говоря тогдашним языком, объективно вредительской политики Сталина, обезглавившего Красную армию накануне войны. При этом и танков и самолетов было гораздо больше, чем у немцев, и качество их по большей части было не хуже, а лучше, и никакой внезапности не было, абсолютно все, кроме Сталина, не сомневались, что война начнется не сегодня-завтра, но страх перед начальством (следствие репрессий), боязнь проявлять инициативу, низкий уровень командного состава, непрофессионализм, бестолковость, неразбериха – все это сыграло роковую роль.

Ведь как готовились к войне? В песне «Если завтра война» из фильма, по которому мы, мальчишки, представляли себе будущую войну, лейтмотивом были слова «малой кровью, могучим ударом», а один куплет кончался словами: «и помчатся лихие тачанки». Да, тачанками думали воевать, как в девятнадцатом году, и не случайно в начале войны Сталин назначил командующими войсками трех направлений своих старых дружков, «командиров-конников» Буденного, Тимошенко и Ворошилова, которых немецкие генералы моментально разбили в пух и прах.

Весь ужас в том, что ведь все были так приучены верить любому официальному слову, что нисколько не сомневались: так и будет, за пару недель победим. И первые дней десять после 22 июня мы все беспрерывно обменивались «новостями»: вошли в Восточную Пруссию и Польшу, на днях возьмем Варшаву и Кенигсберг.

Мне как раз исполнилось 15 лет, и я, дежуря на крыше в составе добровольной пионерской дружины, гасившей немецкие зажигательные бомбы, с досадой думал, что на войну попасть не успею. Но война затянулась, в 18 лет я надеялся, что успею повоевать, уже прошел подготовку и имел военную специальность минометчика, услышал, что мой год – 1926-й – начинают призывать. Я подал заявление в военный комиссариат Советского района с просьбой зачислить меня в армию, получил резолюцию военкома: «В просьбе отказать как бойцу МПВО, имеющему отсрочку от призыва». Как рабочий Теплосети Мосэнерго, я состоял в отряде Московской противовоздушной обороны. И до конца войны работал в Теплосети, и вот наступил этот день, 9 мая, и я плясал и пел на Красной площади. Видел счастливые лица, подбрасывал в воздух вместе со всеми немногочисленных фронтовиков, а также офицеров американской военной миссии; ведь разве можно было забыть, что только американское продовольствие осенью 1942 г. спасло нас от дистрофии.

Но что такое эта война, я узнал из первых рук, когда еще в начале 1942 г. работал санитаром в эвакогоспитале на улице Разгуляй. Долгие беседы с ранеными, прибывшими главным образом из-под Ржева, который Красная армия пыталась отбить у немцев почти полтора года, положив там, как потом подсчитали, минимум 700 тысяч человек. Рассказы одинаковые, как под копирку: «Нас гонят из леса на голое поле, снег, немец кладет мины в шахматном порядке, кого ранят – хана, санитар до ночи не подползет, а мороз –20 градусов.» Ни один из раненых не был на фронте больше пяти дней. Но это не предел. Мой сосед по квартире Марлен Попов, раненый в Сталинграде, рассказывал, что никто из бойцов, лечившихся в его палате, не был на передовой больше двух суток; подсчитано, что в периоды самых ожесточенных немецких штурмов в Сталинграде средняя продолжительность пребывания рядового бойца пехоты на передовой составляла 7 часов. В стихотворении Бориса Куняева «Танковый десант», опубликованном в журнале «Дружба народов» (автор сам бывший автоматчик из тех, кого усаживали прямо на броню танка, шедшего в атаку), – такие слова: «Когда ревут стальные полчища, взвалив десант на бычьи спины, то командир живет лишь полчаса, а рядовые – половину». И конец: «Атака длилась меньше часа. В живых от роты – двое раненых».

Каждый вечер слушал по каналу «Культура» передачу «Моя великая война», и в каждом выпуске фронтовики говорят одно и то же: «Через несколько дней от дивизии осталась одна треть», или «Утром нас было 45 связистов, к вечеру осталось двое», и т.д.

В течение первых трех лет соотношение потерь было в среднем один к пяти, а в самых страшных местах (Мга, Синявино, Невский пятачок, Мясной Бор) – один к десяти. И только с середины 1944 года все стало меняться, и с каждым месяцем потери немцев росли катастрофически, все больше превышая наши, так что поля и леса под Берлином и Кенигсбергом были сплошь покрыты их трупами. Но это – конец войны. А в целом баланс жуткий.

Как можно не признавать очевидной истины: ч е м с и л ь н е е в р а г, т е м ц е н н е е п о б е д а. А немец был силен, как никто. В октябре 1939 г., после победы над Польшей, Гитлер заявил, выступая на партийном съезде (цитирую по памяти, прочел в газете «Правда», эта речь фюрера, сталинского союзника, была напечатана почти целиком): «Мы создали армию, которая – я могу сказать это открыто – не имеет себе равных в мире». Гитлер был прав. Такой армии, как вермахт, с которым мы столкнулись в 1941г., не было никогда. Знаменитый танковый генерал Гудериан, дошедший до Тулы (правда, так и не взявший ее), писал, что в первые годы войны любая германская дивизия могла победить втрое превосходящего по численности противника.

Констатировать это – отнюдь не значит клеветать на нашего солдата или принижать его. Наоборот, честь и хвала нашим воинам, сумевшим одолеть т а к о г о врага. Речь ведь не об их отваге и героизме – кто же будет это отрицать – а об уровне подготовки, о выучке, профессионализме, умении наладить взаимодействие родов войск, четкости и точности действий всех винтиков военного механизма. Здесь немцы были гораздо выше. Более того: у немецких летчиков было намного больше налетанных часов при обучении, чем у наших, даже если наши самолеты были лучше; отсюда разница в потерях. Как пишет академик Юрий Рыжов, потери нашей авиации «были в три с лишним раза больше, чем у немцев» («Новая газета», 15.04.2015). И в немецких танках сидели водители гораздо более опытные, умевшие лучше маневрировать, и наводчики, более точно попадавшие во вражеские танки, что компенсировало слабость немецкой брони по сравнению с нашей.

Наши демагоги, генералы, доктора наук, литераторы буквально лезут на стенку от ярости, когда слышат, что наши потери были больше, чем у немцев; ведь это кладет тень на Сталина, а им важно реставрировать сталинизм. Главное – доказать, что сталинское руководство было на высоте.

А надо отличать объективное, неизбежное от того, что было результатом пороков системы. Не приходится удивляться катастрофам и потерям первых лет войны. Наоборот, надо дивиться и восхищаться: да, многие драпали и паниковали, сдавались в плен и дезертировали, но в целом нечеловеческие усилия, стойкость и самоотверженность, героизм бойцов и командиров Красной армии приносили свои плоды: генерал Гальдер, начальник генерального штаба сухопутных сил Германии, в своем дневнике уже в сентябре 1941 г . писал : «в среднем каждый день в Восточной кампании мы теряем 196 офицеров», а в июне 1942 г. констатировал, что за год войны вермахт потерял 1 миллион 300 тысяч человек, или 40,62% своего состава на Восточном фронте…»на отдельных участках экипажи танков противника покидают свои машины, но в большинстве случаев запираются в танках и предпочитают сжечь себя вместе с машиной».

Того, что совершила Красная армия за этот страшный год, не могла бы сделать ни одна другая армия в мире, я в этом уверен. Выстояла. Но цена могла бы быть намного меньше. Гальдер писал о русской тактике наступления даже в случаях, когда оно шло с дальних дистанций и не хватало артиллерийской поддержки: «атака пехоты с криком «ура» глубоко эшелонированными боевыми порядками (до 12 волн)… отсюда невероятно большие потери русских». Во всех немецких военных мемуарах–невероятное удивление. «Наши пулеметы косят одну волну иванов за другой, а их вновь и вновь бросают по трупам прямо на смерть. Как же советские командиры не дорожат жизнями солдат!».

В тех же передачах «Моя великая война» наряду с упоминаниями о потерях ветераны все время говорят о таких вещах, как «разгильдяйство», «неразбериха», «бестолковые приказы». Командиры, без раздумья бросающие полки и дивизии на верную смерть, чтобы взять высоту или деревню к такому-то числу, даже если нет достаточной артиллерийской подготовки; майоры и полковники, больше всего боящиеся не врага, а того, что их снимет или даже расстреляет вышестоящее начальство, если они в срок не возьмут такой-то пункт, пусть даже положат половину людей; особые отделы, СМЕРШ, почем зря расстреливающие бойцов и командиров по первому подозрению. Что это все? А это сталинская система во всей ее красе. Бесчувственность и жестокость, полное пренебрежение человеческой жизнью, запуганность людей, всеобщая подозрительность, очковтирательство, показуха, самовосхваление и шапкозакидательство. Полная растерянность и дезорганизация в критический момент, позорное бегство партийного и военного начальства из Москвы 16 октября 1941 года (как сейчас вижу эти черные «эмочки», загруженные семьями и чемоданами, мчавшиеся по Тверской в сторону шоссе Энтузиастов).

Нет, страна не была готова к войне, и народ, крестьянский по преимуществу, не хотел защищать Сталина с его ненавистными колхозами. Не потому ли за первые полгода войны в плен сдалось около трех миллионов бойцов и командиров? Какую неприязнь, а то и ненависть к сталинской власти испытывали рабочие, выходцы из крестьян, вся судьба которых была сломана коллективизацией! Сколько матерных слов в адрес правительства я слышал в годы войны, сколько надежд на то, что союзники заставят Сталина распустить колхозы и ввести «свободную торговлю и вольный труд»! Как же, держи карман шире…

Только когда люди осознали, что речь идет о судьбе России, война стала поистине отечественной, патриотической. Русский народ и другие народы СССР, совершив подвиг, не имеющий себе равных в истории, победили самое дьявольское зло, какое когда-либо поднималось из глубин человеческой низости и порочности. Но для этого армии и народу фактически пришлось преодолеть пороки и уродства сталинской системы. И война была выиграна не благодаря этой системе, а вопреки ей.

А рассказывая студентам о войне, я всегда заканчиваю так: «Если из всего, что я сказал, вы запомните одно: из каждых ста юношей 1921, 1922 и 1923 годов рождения, отправленных на фронт после начала войны, вернулись только трое – вы уже поймете, какая это была война...
http://echo.msk.ru/blog/georgy_mirsky/1541468-echo/

B деревне в 15 км от Гданьска, в самом ee центре находится чуть заброшена, чуть HEзабыта могила (здоровая, как маленький памятник) погибшего в 1945 г. лейтенанта В.В. Фофанова
http://groby.radaopwim.gov.pl/resize/22878/scale/800x600/
"Mogiła powstała w latach 60-tych XX wieku. W 1973 r. Społeczeństwo Gminy Przywidz ufundowało obelisk oparty na podstawie z kostki kamiennej. Obelisk jest ogrodzony siatką. Do obelisku przytwierdzona jest marmurowa tablica z napisem: MŁ. LEJT. ARMII RADZIECKIEJ WŁ. WŁ. FOFANOW. POLEGŁEMU W WALCE Z HITLEROWSKIM FASZYZMEM W DN. 7.3.1945. SPOŁECZEŃSTWO GMINY PRZYWIDZ.
http://groby.radaopwim.gov.pl/grob/11327
Фофанов Владимир Владимирович 1926 г. рождения.
Место рождения г. Симферополь. Призван в армию Сиферопольским горвоенкоматом Крымской АССР. Почему-то указано, что призван в 1941(!) году. Наверное, ошибка. Скорее всего, призван в 1944 году, после освобождения Крыма. Воинское звание мл лейтенант, командир танка, кандидат в члены ВКП(б). Служил в 15-ой гвардейской танковой Речицкой Краснознаменной ордена Суворова бригаде. Убит 07.03.1945 г. в бою за деревню Штангенвальде (Польша). На тот момент времени его мать - Фофанова Тамара Матвеевна проживала: г. Симферополь, ул. Репина, д.11.
http://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=50010163
Обрати внимание. Хотя 15-ая танкова бригада гвардейская, и кое-кто из убитых ГВАРДИИ старший лейтенант (Богачек М. З.) или гвардии мл. лейтенант (Ваганов В. Е., механик водитель), Фофанов В. В. - просто мл. л-т. Не гвардии. Скорее всего, в часть он попал  совсем недавно, с пополнением после выпуска из училища (что опять же говорит за то, что призван он в 44-ом, а не 41-ом - призыв, училище, ускоренный выпуск - фронт) в часть. Может, это его первый бой, т. к. пока ещё ничем он себя не проявил или длительного времени пребывания в части не прошло, чтобы можно было присвоить ему Гвардейский знак.